Как я полюбил англо-американскую литературу
Корней Чуковский, Собрание сочинений в 15 т. Т. 3, М., Терра — Книжный клуб / 2001 г.
Я был сумбурный и нескладный подросток. Мне было шестнадцать лет. За четвертак я случайно купил на толкучке английский самоучитель — растрепанную книгу без конца, без начала — и стал мелом на крыше (бумаги не было!) выписывать идиотские фразы:
«Есть ли у вас одноглазая тетка, которая покупает у пекаря канареек и буйволов?»
«Любит ли этот застенчивый юноша внучку своей маленькой дочери?»
Около пяти месяцев провел я за этим плодотворным занятием и, наконец, к великой своей радости, обнаружил, что я — правда, с грехом пополам — уже умею читать по-английски!
Это было для меня праздником праздников.
Знакомый еврей-переплетчик подарил мне книжку «The Poetical Works of Edgar Рое». Я раскрыл книжку и прочел с восхищением: Once upon a midnight dreary while I pondered weak and weary… и т. д.
Мне было понятно далеко не каждое слово, но благодаря этому, еще больше усилилось то очарование таинственности, которого добивался великий поэт. И хотя я произносил английские слова на свой лад (самым фантастическим образом!), все же эти стихи показались мне какой-то серафической музыкой, и я сразу же выучил их наизусть и декламировал на раскаленных крышах веселого южного города (так как в то время я был маляром и проводил на крышах большую часть cвоей жизни).
Если бы тогда мою декламацию чудом услышал какой-нибудь прохожий англичанин, он, конечно, не догадался бы, что слышит английскую речь. Особенно свел меня с ума Ulalume того же Эдгара По, я повторял эту поэму тысячу раз, как факир. Причем меня прельщало не столько содержание поэмы, сколько ее вкрадчивая изощренная музыка. Потом наступила пора Алджернона Чарлза Свинберна. Сейчас я довольно равнодушен к его виртуозной фонетике, но тогда «Гимн Прозерпине» : (Hymn to Proserpine), «Ave atque Vale», «Герта» (Hertha) заставляли меня дрожать от восторга.
А потом пришла зима, и малярные работы прекратились. И весь свой невольный досуг я отдал безоглядному чтению. Все английские книги, какие были в публичное библиотеке нашего города, я прочитал с тем обжорством, с каким читают только подростки — и только в России. Теперь мне даже самому удивительно, как я мог в такое короткое время прочитать и Джона Китса, и Шелли, и Теннисона, и Вильяма Газлитта, и «Историю Англии» Томаса Маколея и его бессмертную книгу «Критических очерков», которая в посейчас остается одной из моих любимейших книг, и «Опыты» (Essays) де Квинси, и «Историю французской революции» Карлейля, и «Pippa Passes» Роберта Броунинга, которую я тогда же попытался перевести — очень неумелым, корявым стихом.
Словом, я создал себе фантастический мир и был единственным обитателем этого мира. Я был энтузиаст-одиночка. Вокруг меня не было ни одного человека, который хоть немного интересовался бы тем, что в то время волновало меня. Для меня в то время доктор Сэмюель Джонсон, изображенный в четырехтомной биографии Босуэлла, был гораздо реальнее, чем те люди, с которыми я сталкивался в повседневном быту. Тот сквер, где жила Амелия Сэдли в «Ярмарке тщеславия» Теккерея, был мне более знаком, более жизненно близок, чей улица, на которой я жил. Мать Николая Никкльби, Тутс из «Домби н сына», миссис Гэмп из «Чеззльвита», мистер Уэллер из «Пиквика» — именно тогда сделались моими «вечными спутниками», с которыми я не расстанусь до конца моих дней. Удивительно, что Байрон, столь любимый в России, оставил меня совершенно холодным.
Его письма, собранные в книге Томаса Мура, гораздо полнее раскрыли передо мною его поэтический гений, чем все его хваленые поэмы. Только «Беппо» и «Дон Жуан» восхитили меня, да в то, главным образом, своей блестящей стихотворной техникой.
Года через два в моей жизни случилось большое событие: в гавани пристал ко мне какой-то пьяный матрос, настойчиво предлагая бутылку контрабандного рома. Я сказал ему, что не пью. Тогда он сунул мне в руку какую-то книжку и, подмигивая, сказал: — Запрещенная. — Книжка была «Leaves of Crass» Уолта Уитмена, и я отдал за нее два двугривенных, и не успел дойти до дома, как уже стал уитменианцем. Я потонул в этой книге, как гвоздь в океане. Ее колоссальная широта целиком поглотила меня. Все окружающее я стал воспринимать по Уолту Уитмену, и когда я читал «Song of Myself», мне казалось, что она — обо мне. И я понял, что цель моей жизни — проповедовать Уолта Уитмена. И так как мне было искренне жаль тех друзей и знакомых, которые не могут читать его, я стал переводить его для них, чтобы поделиться с ними своим счастьем. Так возникла книжка моих переводов из Уитмена, которая вышла в Петербурге в 1907 году в издательстве «Кружок молодых». Переводы мои были очень наивны и плохи, впоследствии я всю жизнь исправлял и отделывал их. Года три назад вышло девятое издание этой книжки, а сейчас я подготовил десятое — с целым рядом статей о «добром седом поэте». Впоследствии я перечел о нем всю литературу, какую только мог достать и Джона Эдингтона Саймондса, и Стедмана, и Горэса Тробела, и Ньютона Арвина, и написал о нем книгу, которая будет вскоре печататься.
Хотя основные мои работы посвящены русской литературе, — которую я страстно люблю,- главным образом Некрасову и его эпохе, я считаю себя крайне обязанным влиянию английской словесности. Когда я писал свои характеристики русских писателей, я чувствовал ту колоссальную помощь, которую оказал мне великий мастер исторических портретов Литтон Стрэчи и вся его школа. А перед тем как писать свои детские сказки, я впитал в себя в английские Nursery Rhymes, и «Алису» Льюиза Кэррола и Nonsense Books Эдварда Лира, и стихи А. А. Милна, — хотя в большинстве случаев сказки мои вполне самобытны, хотя их основа — великорусский фольклор, все же едва ли у меня хватало бы смелости написать их, если бы не эта фаланга могучих английских новаторов.
В пору моей юности русская литература была плохо известна в англо-американских странах. Но теперь, когда Лев Толстой, Чехов, Горький, Маяковский, Алексей Толстой, М. Шолохов, К. Федин, М. Зощенко стали достоянием широких масс Англии и Америки, наша литература занимает в обеих странах одно из самых почетных мест.
В 1918 году, тотчас же после Октябрьской революции, Максим Горький затеял грандиозное дело, к которому привлек и меня. Дело его — «Всемирная литература». Горький затеял издать для новой советской интеллигенции все лучшие книги, какие только существуют на земле, — греческие, итальянские, французские, японские, китайские, английские — в самых лучших переводах на русский язык. Программа этого издательства была так велика, что редакционная коллегия составляла ее около года. В редакционную коллегию входили ученые, профессора, академики, литературоведы и пр. В эту коллегию был приглашен и я — ведать англо-американской словесностью. Здесь мне пришлось поработать три года. Горький был большим знатоком англо-американской литературы. Он научил меня любить Томаса Гарди, Джозефа Конрада, Киплинга, Честертона, Г. Лоренса, Джона Синга, Мэйсфилда — у меня и сейчас хранятся его письма ко мне об О. Генри, Голсуорси и Генри Джонсе.
По мысли Горького, «Всемирная литература» должна была служить идеалам братства, содружества, взаимопонимания народов. Она выражала собою глубочайшее уважение к древним и новым культурам всего человечества. Теперь, во время дьявольского разгула зоологических фашистских инстинктов, когда великолепный гуманизм свободолюбивых народов подвергается смертельной опасности, замысел Горького приобретает особенную нравственную красоту. И мне сдается, что, наряду с русской литературой, этим общечеловеческим идеалам сближения и взаимопонимания больше всего послужила литература британская, давшая миру Чосера, Шекспира, Перси Биши Шелли и Чарльза Диккенса.
Интересные факты о Корнее Чуковском
В детстве многие из нас познакомились с творчеством Корнея Ивановича Чуковского, удивительного писателя, подарившего юным читателям немало интересного чтива. Мало кто знает, что этот мудрый и разносторонне одарённый человек писал не только произведения для самых маленьких, но и другую, намного более серьёзную литературу, да и его биография сама по себе очень любопытна.
Факты из жизни Корнея Чуковского
- Родители будущего писателя официально не состояли в браке. Его мать была прислугой в доме семьи отца.
- Настоящее его имя — Николай Корнейчуков.
- Вскоре после рождения сына отец оставил его вместе с матерью, переехал и женился на другой женщине.
- Юного Николая отчислили из гимназии из-за его «низкого происхождения», так что обучение он так и не завершил.
- На протяжении всей жизни его главной и основной любовью была литература.
- Корней Чуковский изучал английский язык самостоятельно, по самоучителю. Однако, прибыв в Англию, он с удивлением понял, что его никто не понимает, да и сам он тоже не может распознать обращённых к нему слов.
- Долгое время он был популярным и авторитетным литературным критиком. В его круг общения входили Маяковский, Кассиль, Сологуб и многие другие литераторы (факты о Сологубе).
- До того, как стать писателем, Чуковский много лет проработал в журнале.
- У него было четверо детей, но он пережил троих из них.
- Именно он перевёл на русский язык великолепную книгу про приключения Робинзона Крузо.
- Современники описывали Корнея Чуковского, как человека вспыльчивого, непредсказуемого и обладающего взрывным характером.
- В 1992 году новооткрытый вид мух был назван в честь персонажа одного из самых известных произведений Чуковского — мухи-цокотухи.
- Писатель вёл активную социальную деятельность. Одним людям он помогал выбить жильё, другим — пенсию, третьим — помочь пробиться в свет. Он никому не отказывал в помощи.
Отец «Айболита» и «Мойдодыра»: 7 фактов о Корнее Чуковском
Что мы знаем о Корнее Ивановиче Чуковском? Да хотя бы то, что он был и остаётся самым известным детским поэтом, сочинившим «Муху-цокотуху», «Тараканище» и «Бармалея». Этого достаточно, чтобы еще многие и многие поколения маленьких читателей не выпускали из рук его книги.
Однако личность Чуковского многогранна: он и переводчик, познакомивший отечественную публику со стихотворениями Уолта Уитмена, романами Марка Твена, Оскара Уайльда и Редьярда Киплинга, и литературный критик, остроумно разоблачавший «пинкертоновщину» в русской литературе, и лингвист, написавший одну из лучших книг о русском языке – «Живой как жизнь».
О других талантах Корнея Ивановича Чуковского, а также об интересных фактах из его биографии читайте в нашем материале.
1. Чуковский был знаком с Владимиром Жаботинским — лидером правого сионизма, основателем и идеологом движения сионистов-ревизионистов, писателем, публицистом и поэтом. Первая встреча этих в будущим известных людей состоялась… в детском саду.
«Мы маршировали под музыку, рисовали картинки. Самым старшим среди нас был курчавый, с негритянскими губами мальчишка, которого звали Володя Жаботинский. Вот когда я познакомился с будущим национальным героем Израиля — в 1888 или 1889 годах. »
Благодаря Жаботинскому Чуковский впервые попробовал себя в качестве литератора. Молодые писатели дружили настолько, что Жаботинский был поручителем жениха на свадьбе Чуковского и Марии Борисовны Гольдфельд.
2.Учился Николенька Корнейчуков, в будущем — Корней Чуковский, во второй одесской гимназии. Но из-за низкого происхождения был отчислен.
Как незаконнорожденный ребенок он не имел даже нормального отчества. В разных документах его отчеством было «Васильевич» (по крестному-отцу), «Степанович», «Эммануилович», «Мануилович», «Емельянович». Позже писатель вспоминал, что у него «никогда не было такой роскоши, как отец или хотя бы дед», в юности и в молодости это служило для него постоянным источником стыда и душевных страданий.
3.Псевдоним «Корней Чуковский» стал для писателя настоящим именем. Появилось даже фиктивное отчество – «Иванович», которое все принимали за настоящее. Для детей писателя фамилия «Чуковский»/«Чуковская» была уже родной, ровно, как и отчество «Корнеевич»/«Корнеевна».
4.Английский язык Чуковский выучил самостоятельно по книге Олендорфа. В 1903 году молодой писатель оказался единственным корреспондентом газеты «Одесские новости», который смог отправиться в длительную командировку в Лондон.
Чуковскому обещали сказочные, по тем временам, гонорары – 100 рублей в месяц, но зарплата из России поступала нерегулярно, вскоре деньги и вовсе перестали переводить. Корней Иванович был вынужден подрабатывать перепиской каталогов в Британском музее. Зато именно в Лондоне он познакомился в полной мере с английской литературой: читал в оригинале Теккерея и Диккенса.
5.Знаменитый писатель, автор детских книг, на которых выросло уже несколько поколений, был еще и талантливым филологом. Чуковский написал «Книгу об Александре Блоке» («Александр Блок как человек и поэт») и создал труд «Ахматова и Маяковский». Был автором критических очерков о Чехове, Бальмонте, Блоке, Сергееве-Ценском, Куприне, Горьком, Арцыбашеве, Мережковском, Брюсове и других. В 1952 году выпустил монографию «Мастерство Некрасова».
Благодаря Чуковскому вышло и первое советское собрание стихотворений Николая Некрасова, в которое были включены и те тексты, которые не печатались до революции по запрету царской цензуры, и те, на которые было наложено «вето» правообладателей. Специалисты уверены, что примерно четверть стихотворных строк Некрасова мы знаем благодаря Чуковскому.
6.Знаменитый поэт был автором проекта «Библия для детей». Даже во время оттепели это было очень смелое предприятие, требовавшее немало сил и терпения. Редакторы поставили Корнею Ивановичу ультиматум: чтобы книга увидела свет, надо исключить из ее текста слова «Бог» и «евреи». Авторы Библии, а их было несколько, не растерялись и придумали для Бога псевдоним – «волшебник Яхве».
Чуковский сам тщательно отбирал и редактировал тексты будущей книги. Вышла она под названием «Вавилонская башня и другие древние легенды». Однако весь тираж был уничтожен.
«Был самый разгар великой культурной революции в Китае. Хунвейбины, заметив публикацию, громогласно потребовали размозжить голову старому ревизионисту Чуковскому, засоряющему сознание советских детей религиозными бреднями. Запад откликнулся заголовком „Новое открытие хунвейбинов“, а наши инстанции отреагировали привычным образом», — вспоминал поэт и писатель, соавтор книги Валентин Берестов.
7.До сих пор Корней Иванович Чуковский остается самым издаваемым детским писателем. По данным Российской книжной палаты, в 2016 году общий тираж его книг составил 2 350 000 экземпляров. К каждой детской сказке автор «Мойдодыра», «Мухи-цокотухи», «Айболита» и «Федорина горя» относился очень серьезно, сочиняя множество четверостиший и выбирая из них лучшие.
«Наряду с отличными стихами сколько рыхлых, тусклых, скороспелых, неряшливых! И как часто они губят весь текст, сводя на нет отдельные удачи. Читаешь — и кажется, будто перед тобой черновик, и хочется вычеркнуть слабые строки, коим надлежало бы умереть до рождения.
Такое словесное разгильдяйство, неряшество, обесценивающее книги для взрослых, кажется мне тяжким преступлением, когда оно проявляется в книгах, предназначенных для малых детей. Здесь мы не вправе небрежничать. Здесь нам приходится делать всю ставку на долгое труженичество и на требовательный безжалостный вкус, готовый отметать все сомнительное, шаткое-валкое, рожденное ленивою, робкою или хаотически-смутною мыслью», — писал Чуковский в эссе «История моего Айболита».
No related posts.
Жми «Нравится» и получай только лучшие посты в Facebook ↓
Источники: http://www.chukfamily.ru/kornei/prosa/articles/kak-ya-polyubil-anglo-amerikanskuyu-literaturu, http://xn--80aahh2ah1cn0e.xn--p1ai/интересные-факты-о-корнее-чуковском/, http://xochu-vse-znat.ru/interesnoe/otets-ajbolita-i-mojdodyra-7-faktov-o-kornee-chukovskom.html
